— Мне хотелось тебя увидеть, — призналась Алекс. — В зале суда сегодня были люди… люди, которые, проснувшись сегодня утром, наверное, жалели, что не сделали этого: не сбежали с работы посреди дня, чтобы пообедать со своими дочерьми, вместо того чтобы обещать себе сделать это когда-нибудь в другой раз. — Она повернулась к Джози. — У этих людей никогда не будет другого раза.
Джози теребила какую-то белую нитку и молчала достаточна долго, чтобы Алекс начала мысленно ругать себя. Это было слишком для спонтанного превращения в примерную маму. Алекс захлестнули собственные эмоции во время обвинения, и, вместо того чтобы понять всю нелепость своего поведения, она поддалась своим чувствам. Но, возможно, именно так и случается, когда начинаешь просеивать зыбучие пески чувств, а не просто рассматриваешь факты? Когда открываешь свое сердце, всегда существует риск, что ему причинят боль.
— Тогда прогуляем, — тихо сказала Джози. — Обедать не будем.
Алекс облегченно откинулась на спинку кресла.
— Как хочешь, — сказала она и подождала, пока Джози посмотрит ей в глаза. — Я хочу поговорить с тобой о суде.
— Я думала, тебе нельзя.
— Об этом я и хотела поговорить. Даже если это самый большой шанс сделать карьеру, я откажусь, если это усложняет ситуацию для тебя. Ты все равно можешь обращаться ко мне в любое время и спрашивать о чем угодно.
На секунду они обе притворились, что Джози обычно так и поступала, хотя на самом деле она уже много лет не делилась с Алекс своими секретами.
Джози искоса посмотрела на нее.
— Даже о судебном процессе?
— Даже о судебном процессе.
— Что Питер говорил в суде? — спросила Джози.
— Ничего. Обычно говорит-адвокат.
— Как он выглядел?
Алекс на мгновение задумалась. Сначала, увидев Питера в тюремной одежде, она удивилась, насколько он повзрослел. Несмотря на то что она его встречала время от времени — в классе во время школьных мероприятий, в копировальном центре, где они с Джози недолго работали вместе, и даже за рулем машины в центре города, — она все равно почему-то ожидала увидеть того самого маленького мальчика, который играл с Джози в детском саду. Алекс вспомнила его оранжевую одежду, резиновые шлепанцы, наручники.
— Он выглядел как подсудимый, — сказала она.
— Если его признают виновным, — спросила Джози, — он уже никогда не выйдет из тюрьмы, да?
У Алекс сжалось сердце. Джози старалась этого не показывать, но разве она могла не бояться, что что-то подобное не повторится опять? С другой стороны, разве могла Алекс — как судья — пообещать признать Питера виновным, когда суда еще не было? Алекс почувствовала, что как канатоходец балансирует между личной ответственностью и профессиональной этикой, изо всех сил стараясь удержать равновесие.
— Об этом можешь не беспокоиться…
— Это не ответ, — сказала Джози.
— Скорее всего он проведет там всю оставшуюся жизнь, да.
— Если его посадят, с ним можно будет поговорить?
Алекс вдруг показалось, что она не понимает логики Джози.
— А что? Ты хочешь с ним поговорить?
— Не знаю.
— Не понимаю, как ты можешь этого хотеть, после того…
— Я была его другом, — сказала Джози.
— Ты уже много лет не была его другом, — ответила Алекс, и тут что-то щелкнуло: она поняла, почему ее дочь, которая, казалось, боялась возможного освобождения Питера, хочет поговорить с ним после признания его вины — из-за угрызений совести. Возможно, Джози считает, что сделала — или не сделала — что-то, что могло привести Питера к тому состоянию, когда он пошел и перестрелял людей в Стерлинг Хай.
Кому, как не Алекс, понимать, что такое чувство вины?
— Солнышко, за Питером есть кому присмотреть, это их работа. Тебе необязательно о нем беспокоиться. — Алекс слегка улыбнулась. — Ты должна позаботиться о себе, понимаешь?
Джози отвела глаза.
— У меня на следующем уроке контрольная, — сказала она. — Давай вернемся в школу.
Алекс молча вела машину, потому что уже поздно было поправляться и говорить своей дочери, что и о ней есть кому позаботиться, что Джози не одна.
В два часа ночи, качая на руках орущего, уставшего ребенка уже пятый час подряд, Джордан повернулся к Селене:
— Напомни, зачем мы завели ребенка?
Селена сидела за кухонным столом, вернее, лежала на нем, уронив голову на руки.
— Потому что ты хотел, чтобы мои прекрасные гены не пропали зря.
— Честно говоря, мне кажется, мы где-то ошиблись.
Вдруг Селена встала.
— Эй, — прошептала она. — Он уснул.
— Слава Богу. Сними его с меня.
— Разбежалась. Это самое удобное местечко из всех, где он сегодня побывал.
Джордан бросил на нее сердитый взгляд и опустился на стул напротив, все еще держа на руках спящего сына.
— Он не единственный.
— Мы снова говорим о твоем клиенте? Потому что, если откровенно, Джордан, я так устала, что нуждаюсь в предупреждении, если тема разговора меняется…
— Я просто не могу понять, почему она не отзовет свою кандидатуру. Когда прокурор заговорила о показаниях ее дочери, Корниер сказала, что они не представляют интереса… и, что важнее, то же сказала и Левен.
Селена зевнула и встала.
— Ты смотришь дареному коню в зубы, дорогой. Корниер — лучший вариант для тебя, по сравнениям: Вагнером.
— Но что-то не дает мне покоя.
Селена снисходительно улыбнулась.
— Небольшой пеленочный дерматит?
— Даже если ее дочь сейчас ничего не помнит, это не значит, что она ничего не вспомнит. Как Корниер сможет сохранять объективность, зная, что мой клиент застрелил парня ее дочери у той на глазах?