Ладно, честно говоря, никогда не понимала.
Она разочарованно встала и направилась к помощнице. Еще до начала суда она дважды вызывала Элеонор в надежде на то, что вместо обычного «да, Ваша честь» помощница отбросит свою чопорность и спросит, как у нее дела, как там Джози. И на какую-то долю секунды она перестанет быть для кого-то судьей, а лишь еще одной насмерть перепуганной матерью.
— Мне нужно покурить, — сказала Алекс — Я иду вниз.
Элеонор подняла глаза.
— Хорошо, Ваша честь.
«Алекс — подумала она. — Алекс, Алекс, Алекс».
Выйдя на улицу, она присела на бетонный блок и закурила. Глубоко затянувшись, она прикрыла глаза.
— Знаете, от этого умирают.
— От старости тоже умирают, — ответила Алекс и, обернувшись, увидела Патрика Дюшарма.
Он поднял лицо к солнцу и прищурился.
— Не думал, что у судьи есть слабости.
— Вы, наверное, думаете, что я сплю за трибуной судьи.
Патрик улыбнулся.
— Ну это было бы просто глупо. Там негде положить матрац. Она протянула пачку.
— Угощайтесь.
— Если вы хотите предложить мне взятку, то есть способы поинтереснее.
Алекс почувствовала, как лицо заливает краска. Видимо, она его неправильно поняла. Разве он мог сказать такое судье?
— Если вы не курите, то зачем вышли сюда?
— За солнечным светом. Когда мне целыми днями приходится торчать в зале суда, это плохо влияет на мой фен-шуй.
— У людей нет фен-шуй. Фен-шуй есть у помещений.
— Вы это точно знаете?
Алекс засомневалась.
— Ну, не знаю.
— Понятно. — Он повернулся к ней, и она впервые заметила светлую прядь в его волосах, прямо надо лбом. — Вы меня разглядываете.
Алекс сразу же отвела глаза.
— Все в порядке, — сказал Патрик, смеясь. — Это альбинизм.
— Альбинизм?
— Ну да. Знаете, белая кожа, белые волосы. У меня только полоса, как у скунса. Не хватило одного гена, чтобы быть похожим на крол�?ка. — Его взгляд посерьезнел. — Как Джози?
Она хотела было окружить себя китайской стеной, сказав, что не собирается обсуждать с ним ничего, что касается дела, которое она будет рассматривать. Но Патрик Дюшарм сделал то, чего так хотелось Алекс, — он отнесся к ней, как к обычному человеку, а не публичной фигуре.
— Вернулась в школу, — поделилась Алекс.
— Знаю. Я ее видел.
— Вы… Вы там были?
Патрик пожал плечами.
— Да. На всякий случай.
— Что-то случилось?
— Нет, — ответил он. — Все было… обычно.
Это слово повисло между ними. Ничего уже не будет так, как обычно, и они оба это знали. Можно склеить осколки, но если ты сделал это сам, то в глубине души всегда будешь знать, что вещь уже не целая.
— Эй, — Патрик положил руку ей на плечо. — Вы в порядке? Она с ужасом поняла, что плачет. Вытерев глаза, она отстранилась.
— Со мной все в порядке, — сказала она, проклиная Патрика за этот разговор.
Он открыл рот, словно собирался что-то сказать, но тут же закрыл.
— Тогда оставляю вас наедине с вашими слабостями, — сказал он и вошел в здание.
Уже вернувшись в свой кабинет, Алекс вспомнила, что детектив говорил о слабостях во множественном числе: он поймал ее не только с сигаретой, но и на лжи.
Появились новые правила: все двери, кроме главного входа, после начала уроков закрывались, несмотря на то что какой-нибудь ученик с оружием мог уже быть внутри. С рюкзаками в класс больше не пускали, хотя оружие можно спрятать под курткой, или в маленькой сумке, или даже в застегнутой на молнию папке для бумаг. Все — и учителя, и ученики — носили на шее удостоверения. Полагалось, что так будет видно, кто. есть, а кого нет, но Джози не могла избавиться от мысли, что таким образом в следующий раз можно будет легко определить личность убитых.
На линейке директор подошел к микрофону и поприветствовал всех в Стерлинг Хай, хотя они вернулись и не в Стерлинг Хай. Потом объявил минуту молчания.
В то время, как остальные ребята во время минуты молчания опустили головы, Джози посмотрела вокруг. Она была не единственной, кто не молился. Некоторые ученики обменивались записками. Несколько человек слушали плеер. Какой-то мальчик списывал домашнее задание по математике.
Боятся ли они, как и она, поминать погибших, чтобы не чувствовать себя еще более виноватыми?
Джози повернулась и ударилась коленом о парту. Парты и стулья в этой временной школе были для младших школьников, а не для беженцев-подростков. В результате, никто не помещался. Колени Джози были на уровне подбородка. Некоторые ребята не смогли даже сесть за парту, им приходилось писать, держа тетрадки на коленях.
«Я как Алиса в Стране чудес, — подумала Джози. — Смотрите, как я падаю».
Джордан подождал, пока его клиент сядет напротив него за столом в тюремной комнате свиданий.
— Расскажи мне о своем брате, Питер, — попросил он.
Он внимательно следил за лицом Питера и заметил тень разочарования, когда тот понял: Джордан опять раскопал то, что Питер надеялся скрыть.
— Что именно? — спросил Питер.
— Вы дружили?
— Я его не убивал, если вы об этом.
— Нет, не об этом, — пожал плечами Джордан. — я удивлен, что ты раньше о нем не упоминал.
Питер посмотрел на него.
— Когда, например? Когда мне нельзя было и рта раскрыть на предъявлении обвинения? Или тогда, когда вы пришли сюда и заявили, что ваше дело говорить, а мое — слушать?
— Каким он был?
— Послушайте. Джойи умер, и вам это, разумеется, известно. Поэтому мне не понятно, каким образом разговор о нем может мне помочь.