Она подобрала пакет, в котором был сандвич, пустую бутылку, сложила все это в рюкзак и направилась по извивающейся тропинке к воротам кладбища. Вход загораживала машина. Только дважды за все лето Джози видела, как подъезжали похоронные процессии, и от этого ей становилось немного дурно. Она зашагала быстрее, надеясь, что успеет уйти и будет уже автобусе, когда начнется служба, и тут поняла, что загораживающая ворота машина — не катафалк, и даже не черная. Это была та же машина, которая стояла возле их дома утром, а рядом, присев на капот и сложив руки на груди, стоял Патрик.
— Что вы здесь делаете? — спросила Джози.
— Я могу задать тебе тот же вопрос.
Она пожала плечами.
— Это свободная страна.
Джози ничего не имела против самого Патрика Дюшарма. Просто рядом с ним она нервничала по многим причинам. Она не могла взглянуть на него, не вспомнив о Том Дне. Но теперь ей некуда было деваться, потому что он стал любовником ее мамы (странно звучит), и в некотором смысле от этого было еще хуже. Влюбившись, мама пребывала на седьмом небе, в то время как Джози тайком ездит на кладбище, чтобы навестить своего парня.
Патрик выпрямился и сделал шаг в ее сторону.
— Твоя мама думает, что ты сейчас по горло занята в школе.
— Это она попросила вас следить за мной? — спросила Джози.
— Мне больше нравится слово «присмотреть», — поправил ее Патрик.
Джози фыркнула. Ей не хотелось показаться глупым подростком, но сдержаться она не могла. Сарказм служил ей силовым полем: как только она его выключит, он сможет заметить, насколько она близка к тому, чтобы расплакаться.
— Твоя мама не знает, что я здесь, — сказал Патрик. — Я хотел с тобой поговорить.
— Я опаздываю на автобус.
— Я отвезу тебя, куда скажешь, — раздраженно сказал он. — Знаешь, на работе я часто хочу повернуть время вспять, чтобы спасти жертву изнасилования до того, как это случится, чтобы оцепить дом прежде, чем туда влезет вор. Я понимаю, что чувствуешь, когда ни твои действия, ни слова не способны ничего исправить. Я знаю, что значит просыпаться среди ночи и бес прерывно прокручивать снова и снова одну и ту же сцену и воспоминания настолько яркие, что кажется, будто переживаешь это событие вновь и вновь. И я готов поспорить, что мы с тобой вспоминаем одно и то же.
Джози сглотнула. Ни разу во время доверительных разговоров с врачами, психиатрами и даже другими ребятами из школы никому так четко не удавалось описать ее чувства. Но она не могла позволить Патрику узнать об этом, не могла признаться в своей слабости, несмотря на то что он все равно поймет, что она чувствует.
— Не надо притворяться, что у нас есть что-то общее, — сказала Джози.
— Но у нас есть общее, — ответил Патрик. — Твоя мама. — Он посмотрел Джози в глаза. — Она мне нравится. Очень. И мне бы хотелось знать, что ты не против.
У Джози сжалось горло. Она попыталась вспомнить, как Мэтт говорил, что она ему нравится, и подумала, услышит ли она это от кого-нибудь еще раз.
— Моя мама — взрослая девочка. Она сама решает, с кем т…
— Не надо, — прервал ее Патрик.
— Что «не надо»?
— Не говори того, о чем потом пожалеешь.
Джози отступила на шаг, ее глаза сверкали.
— Если вы думаете, что, набиваясь ко мне в друзья, выиграете в ее глазах, то вы ошибаетесь. Лучше сделать ставку на цветы и шоколад. Ей на меня плевать.
— Это неправда.
— Вы не так долго с нами общаетесь, чтобы знать это.
— Джози, — сказал Патрик, — она с ума сходит из-за тебя.
Джози показалось, что правда стала у нее поперек горла и ее сложнее озвучить, чем переварить.
— Но не так, как из-за вас. Она счастлива. Она счастлива, а я… я знаю, что должна радоваться за нее…
— А ты здесь, — сказал Патрик, показывая на кладбище. — И тебе одиноко.
Джози кивнула и разрыдалась. Она отвернулась, смутившись, а потом почувствовала, что Патрик обнял ее. Он ничего не говорил, и на какое-то мгновение он ей даже понравился — любое слово, даже сочувственное, заняло бы пространство, куда ей нужно было вылить свою боль. А он просто дал ей возможность выплакаться, пока слезы не высохли, и Джози еще немного постояла, прижавшись к его плечу, и думала: прошла ли буря, или это только начало.
— Я сволочь, — прошептала она. — Я завидую.
— Я думаю, она бы поняла.
Джози отстранилась от него и вытерла глаза.
— Вы расскажете ей, что я прихожу сюда?
— Нет.
Она посмотрела на него снизу вверх удивленно. Она думала, что он станет на мамину сторону.
— Знаешь, ты не права, — сказал Патрик.
— В чем?
— В том, что остаешься одна.
Джози обвела взглядом холм. От ворот могила Мэтта не была видна, но все же она была, как и весь Тот День.
— Призраки не считаются.
Патрик улыбнулся.
— Зато мамы считаются.
Больше всего Льюис ненавидел лязг закрывающейся металлической двери. И то, что через тридцать минут он сможет покинуть тюрьму, мало успокаивало. Главное, что этого не могли сделать заключенные. И то, что одним из этих заключенных был мальчик, которого он учил ездить на велосипеде без тренировочных колес. Мальчик, который в детском саду сделал пресс-папье, до сих пор стоящее на письменном столе Льюиса. Тот самый мальчик, который на его глазах сделал свой первый вдох.
Он понимал, что для Питера его визит станет шоком — столько месяцев он обещал себе, что на этой неделе он наконец наберется мужества, чтобы навестить сына в тюрьме, но всегда появлялась то неотложная работа, то срочная статья. Но когда офицер открыл дверь и провел Питера в комнату посещений, Льюис понял, что недооценивал того, каким шоком для него самого станет свидание с Питером.